|
|
Крещение на Диксоне
|
Вместо справки для тех, кто знаком с Диксоном только по песне «...четвертый день пурга качается над Диксоном...».
ДИКСОН – это остров, это порт.
Это поселок, в 1915 году родившийся на острове, а сейчас занимающий остров и частичку Таймыра, и являющийся административным центром самого северного района России.
В 1894 году остров получил свое официальное название по имени шведского коммерсанта Оскара ДИКСОНА, финансировавшего полярную экспедицию своего земляка А. НОРДЕНШЕЛЬДА.
Диксон расположен высоко за северным полярным кругом и является морскими воротами Арктики. Его географические координаты: 73°30’С.Ш. 81° 30’ В.Д. Лето на Диксоне длится не более двадцати суток, с температурой, в редкие дни превышающей +5°С.
Полярный день (не лето, а день) длится с 5 мая по 10 августа. В этот период солнце не заходит за горизонт. Полярная ночь начинается с 10 ноября и заканчивается в первой декаде февраля. Солнце в этот период над горизонтом и не показывается.
Население поселка, включая приписанных к нему работников далеких полярных станций и зимовщиков, составляло в 1990 году около пяти тысяч человек. Из Диксона начали свой путь около ста двадцати полярных экспедиций, более половины из которых завершились благополучно. Если верить местному населению, то на Диксоне имеются САМЫЕ СЕВЕРНЫЕ В МИРЕ: грузовой причал, портальные краны, универмаг, бар, детский сад, молочная ферма и еще много другого...
В водах Карского моря
Первое мое посещение Диксона в феврале-марте 1990 года, связанное с определением условий и объёмов выполнения водолазных работ, оставило в памяти самые лучшие впечатления об этом бесконечно - белом крае, где море, острова, побережье укрыты белоснежным покрывалом, стирающим между ними все границы и различия.
Тридцатипятиградусный весенний мороз и пронизывающий арктический ветер разожгли непреодолимое желание в познании того, что находится под этим снежно - ледяным панцирем, большую часть года скрывающим от глаз то, что именуется тундрой и Карским морем.
По возвращении в Киев и доклада о предстоящей работе в Арктике, желающих ехать на Диксон оказалось немного.
Не знаю, что больше склонило определившихся участников водолазной группы к экспедиции: то ли материальная заинтересованность и стремление поправить свои финансовые дела в период разгула инфляции, то ли чувство профессионального самоутверждения, рождающееся в преодолении некоторых трудностей при работе в экстремальных условиях, то ли необъяснимое желание увидеть, узнать, почувствовать что-то новое.
По крайней мере, в водах Карского моря никому из нас работать не приходилось. Работали в морях Тихого, Индийского, Атлантического океанов, в водоёмах и реках, в химических и биологических отстойниках, в настоянных на «мирных» радионуклидах водах пруда-охладителя и каналов Чернобыльской АЭС. Здесь же мечтали поработать в чистой, прозрачной воде незатронутого экологическими метастазами мегаполисов Карского моря.
Ярко раскрашенный АН-26 с эмблемой полярной авиации, двигаясь навстречу времени, переместил нас из знойного июльского и слегка радиоактивного пространства Киева в, мягко говоря, прохладное, до стерильности экологически чистое Таймырское лето. Солнце уже щедро светило круглые сутки, но грело весьма скупо.
День отдыха прошёл быстро и незаметно в обустройстве быта, а светлой, солнечной ночью мы пошли изучать посёлок и порт, где с утра предстояло начать работу. Благо, что пятичасовая поясная разница во времени ещё не дала себя знать. Утром, установив всё снаряжение в двадцатифутовом морфлотовском контейнере, спрессовавшем нас на три месяца в терминологическое понятие «водолазная станция», начали водолазное обследование сброшенного штормовым ветром с причала портального крана.
Первым пошёл под воду мастер водолазных работ Саша Печевистый.
- Где же обещанная «морская» видимость? – спрашивает он.
- Должна быть! – отвечаю. «Заказчик» гарантировал, что вода здесь исключительно чистая и прозрачная.
Возможно, это верхний слой от таяния снега и льда такой мутный. Это бывает. Пойдёшь на грунт с разрушенного яруса причала, там будет хорошая видимость. - Понял! Иду дальше.
Осторожно, потихоньку потравливая шланг - сигнал по ходу водолаза, фиксируем все данные о характере и размерах разрушений, произведённых рухнувшим во время одного из штормов портальным краном и мощнейшими ледоходами, в силе которых мы неоднократно убеждались в самый разгар диксонского лета, когда срывающийся из пролива Вилькицкого лёд, влекомый неудержимыми морскими течениями, наваливался на выступающие над водой части возведённых нами подводных конструкций и ломал лиственничные брусья сечением 20х20 см, так легко и непринуждённо, как я, например, спичку.
- Обошёл всю повреждённую часть причала! – громыхнуло из динамиков коммутатора.
- Понял! Начинай спуск на грунт. Иди вдоль стенки и выйдешь на кран. Он метрах в десяти от торца пирса должен лежать. Осторожно, не зацепись, следи за «чистотой» шланг-сигнала, здесь очень «грязно».
- Понял, иду на грунт. Травите потихоньку шланг-сигнал.
- Как видимость?
- Как... в пищеводе негра. И кто тут обещал хорошую видимость? Помпа работает всё натуженней. Уже чётко прослушивается в динамиках раздельная и длинная подача воздуха из каждого цилиндра.
Смотрим на манометр – глубина восемнадцать метров, даже более, чем предельная для работы от одной помпы.
- Я на грунте. Самочувствие нормальное, но где обещанная видимость?
- А что, совсем нет?
- Нет! Абсолютная темень.
- Ты, Саша, сейчас в тени под пирсом. Выйдешь из-за пирса, там солнышко будет пробиваться. Хоть что-то будет видно. Портальный кран не иголка. - Ищи! – я начинаю выкручиваться за непроверенные посулы «заказчика».
- Травите шланг-сигнал!
- Шланг-сигнал свободен!
- Значит, где-то засорился. Потравите! Ещё! Теперь подберите слабину! Снова потравите! Теперь выбери слабину и держи всё время в тугую!
Так, неоднократно цепляясь и распутывая зацепы, Саша всё же нашёл затонувший кран, осмотрел часть его, но отведённое ему время закончилось.
Самый короткий путь – не самый верный
До края добрался благополучно. Теперь надо аккуратно опуститься по стенке на грунт. Набираю поболее воздуха в скафандр, даю команду подобрать шланг-сигнал в тугую и потихоньку травить.
Видимости – никакой. Только потревоженные движением гнилушки фосфориcцируют в непроглядной темноте. Коснулся подошвами чего-то твердого, ощупал вокруг себя, вроде бы на грунте.
- Я на грунте. Самочувствие в норме. Иду к крану. Травите... Травите же шланг-сигнал!
- Шланг-сигнал свободен!
- Подберите! Потравите. Продёрните. Зацепился! Пытаюсь продернуть еще раз... По шлему, по рукам забарабанили камни, рядом довольно плавно опустился обломок бревна. Хорошо, что не по шлему.
Надо подвсплыть и найти зацеп. - Попробуйте раздельно сигнал и кабель-шланг продёрнуть! - Не идут! Капитально где-то встряли! Набираю воздух и поднимаюсь, набрасывая кольцами на левую руку слабину шланг-сигнала. Помпа качает слабовато.
Есть! Вот ребро между вертикальной гранью торца пирса и горизонтальной площадкой. Сейчас найду зацеп и освобожусь. Где же они зацепились..? Ничего не видно!
Левой рукой цепляюсь за какой-то костыль, забитый в венец, а правой ощупываю нагромождение брусьев и камней, в которое уходит шланг-сигнал. Хоть бы какую видимость...
Понятно! Вот они уходят под толстую лафетину, съехавшую откуда-то сверху и застрявшую на обломках венца ряжа. Пытаюсь сдвинуть её. По шлему вновь забарабанили камни, что-то тяжёлое сильно ударило по левому плечу. Одной руки для работы явно не хватает. Куда это Дарвин наши атавистические хвосты дел? Сейчас зацепился бы хвостом, а обеими руками работал...
Левая рука начинает неметь, дыхание уже сбито, да и воздуха маловато. Правой рукой снова упираюсь в лафетину: немного подаётся... снова сильный удар по шлему, на голову что-то падает и в затылок бьёт струя ледяного воздуха. Ясно! От удара отвалился воздухонаправляющий щиток. Снова двигаю лафетину..., уменьшилась подача воздуха, значит пережимает шланг. Старый осёл, надо спокойнее...
- Как самочувствие, Петрович?! Готовим страхующее! – начинает беспокоиться Саша. Наверное, я уже долго «выкручиваюсь». - Подождите... сейчас... В ребятах наверху я уверен, как в себе. Проверено экспе диционной жизнью. А сердце уже пытается выскочить между рёбрами на свободу, дыхание срывается. Если начну дёргаться, то сам не выберусь, стыдно будет.
Ещё раз ощупываю, уже отдельно, сигнал. Запускаю руку по нему в самый завал, приподнимаю плечом лафетину... воздух пошёл сильнее... Ясно! Здесь «засорился». Выдёргиваю сигнал. - Выберите сигнал и держите втугую! - Поняли! – сигнал «уходит» с руки и надраивается. Продёрнули – свободен. Теперь свободны обе руки. Снова лезу руками в завал по кабель-шлангу.
Вот! Вот он, проклятый поплавок! Его вместе со шлангом защемило в завале, а поплавок ещё и сработал как стопор. Рывок..., шланг подался, но не освободился. Сердце и лёгкие готовы разорваться от напряжения..., ещё рывок, ещё..., кабель-шланг чист! - Выбирайте шланг-сигнал, мальчики... и меня заодно, если можно.
Надо бросать курить, ребята! Переводите меня на западную стенку пирса, пойду к крану более длинным путём, так как на личном опыте убедился, что самый короткий путь – не значит, что он самый верный...
О многострадальном старике-пирсе
Если и есть на Диксоне какое общее увлечение, приобретающее повальный характер, то это рыбная ловля. Ею здесь увлечены все: дети, в том числе и девочки, взрослые, семейные и холостяки, пенсионеры.
Когда идёт омуль, все места, откуда возможен лов, тесно забиты любителями подёргать удочку. И, если у кого-то не клюёт, то хотя бы посмотреть, как повезло другому.
- Витя!!! Почему молчишь?!
- Так... сейчас...
- Что так?! Докладывай, что делаешь, хоть пой или рассказывай что-нибудь! Сашу начинает «заводить» Витино гробовое молчание под водой.
Юра начинает нервно поворачивать голову в нашу сторону и вспоминать тех, кто учил Витю в учебке и на службе, его педагогический институт с его географическим факультетом, Витиных друзей по лазанию в горах, сами горы и каких-то козлов, очевидно, горных.
Тут же припомнил, что Витя прихватил в горы метров тридцать прекрасного капронового кончика и там его изнохратил до полной непригодности для водолазных дел.
- Лепнухов, если ты сейчас же не начнёшь докладывать обстановку по работе, я тебя выдерну из-под воды без всякой декомпрессии! – звенящим металлом рявкнул в микрофон НВТСа Саша.
- Перемещаю бут, ровняю постель. Сейчас можно будет подавать бетон. Витя самый молодой среди нас, но он твёрдый приверженец своих привычек.
Я это понял ещё при работах ЛПА на ЧАЭС, поэтому молчу и не вмешиваюсь.
- Подавайте бетон...
- Ну, слава Богу! – выдохнул Саша, но не потому, что приступили к следующему этапу работы, а потому, что Витя самостоятельно «родил» из-под воды почти целое предложение.
И снова, которую уж неделю подряд, кидаем в ненасытное жерло бетономешалки, прозванной нами «соковыжималкой», песчано-гравийную смесь, цемент, льём воду, готовый бетон фасуем в мешки, мешки подаём водолазу, он их аккуратно выкладывает в секции ряжей, прошивает слои арматурой, подаём брусья для наращивания опалубки, водолаз пятнадцатикилограммовой кувалдой сбивает их под водой двадцатипятисантиметровыми гвоздями, выкованными специально для нас из арматуры в местной кузнице.
Мы уже кажемся себе зеками, сосланными на Таймыр на каторжные работы, которым не видно конца. А привычка и тренированность не приходят. Они, наоборот, уходят, а в мышцы, кости и суставы залезает и накапливается хроническая усталость. Но работу закончить мы должны, раз взялись. Это дело не только престижа отряда, а скорее нашей личной профессиональной состоятельности.
Мурманские водолазы двадцать лет здесь порывались что-то сделать, да что-то у них тут не «срасталось»... А закон рынка прост: если не сделает один, то это обязательно сделает другой. Вокруг пирса ходит косяк белух, мерно и степенно высовывая из-под воды свои белёсые, горбатые спины. Изредка, рядом с ними мелькают серосиние спины их детёнышей.
В северном проливе бухты показывается чёрный корпус сухогруза. Обстановка прескверная: туман, сильный ветер, волна около трёх баллов, ледяные поля. Принимаю решение прекратить работы. Ребята пытаются возражать: надо доложить дневную норму бетона, но что-то, типа внутреннего голоса, подсказывает мне, что пора «завязывать». Витя выходит на трап, раздеваем его, убираем снаряжение в свой «ящик», ставший нам почти вторым домом, и уходим.
Только отошли от причала, слышим хруст, грохот, команды и «выражения» по корабельной трансляции... Сухогруз «въезжает» на торец пирса, сдаёт назад и снова своим мощнейшим ледокольным форштевнем крошит всё, что мы, пересиливая шторма, течения и ледоходы, сделали за последнюю неделю. Вроде бы не первый раз такое случилось, должны бы уж и привыкнуть, но тут терпение лопнуло. Идём к начальнику ППК и капитану порта, составляем на разрушителя акт.
Мы понимаем тяжёлые условия арктической навигации, но нам от этого не легче. Значит, надо повышать мастерство судовождения в этих условиях. А мы должны выполнять договорные условия с «заказчиком» и получать деньги за выполненный объём работ. - «...люди гибнут за-а мета-а-алл...» – ревут, чуть ли не лопаясь, динамики.
Юра Корниенко работает под водой с песней, пока не проголодается. Значит, всё идёт хорошо.
- Юра, что-нибудь ещё ... из классики... на бис, пожалуйста...
- А! Признаёте, что у меня голоси-и-ище! Кстати, сколько времени?
- До обеда далеко, работайте, маэстро!
- Жаль. Борщичка хочется, а на второе картошечки со шницелем, а...
- Маэстро, Вы же в курсе, что картошечка здесь либо сушёная, либо с гнильцой...
- Тогда гречечки с двумя шницелями. Надо гречечки тут наесться. Её в Киеве нет, а нам надо гемоглобин повышать от чернобыльского подвига...
В северном проливе бухты, от закупоривших его ледяных торосов стали отделяться сначала небольшие льдины, потом огромные поля потянулись ветром и течением в нашу сторону. Поток становился всё более плотным. Сейчас прорвёт затор и здесь что-то начнётся, – подстрекнул опять внутренний голос.
И точно: огромное ледяное поле, площадью гектаров в пять-шесть, неслось точно на оголовок причала. - Юра, заканчивай дела и моментом на трап! Идёт большое поле. - Понял, с полуслова. Это радует. На обед раньше пойдём! Через две-три минуты после выхода Юры на площадку водолазного поста ледяное поле с полного хода затормозилось о многострадальный оголовок старика-пирса, вздрогнувшего от такого контакта всей своей массой; торцы венцов, торчащих из ряжей навстречу льдине, в мгновенье ока были размочалены; наш металлический трап, припертый ею к стенке ряжа, со стоном и скрипом, как живой, выкручивался из сложившейся ситуации.
Льдина с глухим треском пошла трещинами и стала растекаться на несколько крупных кусков, часть из которых пошла в основной поток льда. А наш кусок прочно прилип к торцу пирса, наглухо закрыв все ходы под воду.
Ледяной поток, как скорлупу, подхватил рейсовый пассажирский катер «Вега», следующий с острова на материк, и потянул его вглубь бухты, накреняя так, что казалось вот-вот опрокинет. Все пассажиры высыпали на верхнюю палубу, проявляя интерес к тому, что же из этого может выйти... За южным торцом пирса капитан всё же вырвал катер из ледяного потока и ошвартовался у переходной дамбы пирса.
Всё обошлось благополучно. Юра тяжело вздохнул, тактично предложил всё же снять с него стокилограммовое снаряжение, в котором находился в продолжение всей этой сцены, вежливо, но настойчиво напомнил об обеде и запел: «...а я пиду в садочок, наимся червячкив...». Пошли в столовую, расположенную на противоположной, северной окраине Диксона.
Погода сырая, дождь, снег, туман. На дорогах чёрная жижа, зато нет пыли. Все дороги Диксона отсыпаны чёрной песчано-гравийной смесью, перемешанной с угольной пылью. Как-то, возвращаясь с обеда, увидели как некий субъект, явно не диксонской наружности, производил фотосъёмку поселкового пейзажа и архитектуры, в частности такого стратегического объекта, как поселковый узел связи, т.е. почтамт, но не какой-либо, а самый северный и мире.
Класснейшая фотоаппаратура, установленная на фундаментальном штативе, говорила о том, что работает профессионал и, очевидно, высокого класса. При нашем приближении незнакомец развернул фотоустановку в нашу сторону и уставился на нас нахальной фиолетовостью «рыбьего глаза» среднеформатной камеры.
Самые краткие водолазные курсы...
- Вы, вероятно, снимаете для юбилейного проспекта Диксона? – насколько можно тактичнее поинтересовался я, предполагая в незнакомце незваного конкурента, так как это мероприятие было руководством посёлка и порта обещано мне, и я начал съёмки уже недели две назад.
Незнакомец вопросительно посмотрел на нас и сделал заявление на абсолютно непонятном языке. Он ни бельмеса не понимал по-русски и, даже, по-украински! Попробовали на английском – есть контакт! Нильс Лунд.
Фотокорреспондент журнала «НОРВЕГИЯ», бизнесмен, владелец компании «Нильс ЛУНД продакшн», шеф экспедиции Осло – Диксон – Красноярск, следующей по маршрутам шведских и норвежских исследователей Арктики.
Когда он со своими коллегами узнали, что мы водолазы и занимаемся строительством порта в Арктике, они обозвали нас миллионерами.
На последовавший взрыв смеха (нашего) сделали недоумённые лица и с испугом поинтересовались: «Что, об этом нельзя спрашивать?» Мы с умным видом промолчали, правда сами ещё не подозревая, что в скором времени , действительно станем миллионерами.
Все! Тогда Нильс стал напрашиваться на неприятности и искать себе приключений (как и его земляки, исследовавшие Арктику, по маршруту которых он вёл свою экспедицию). Он стал требовать, чтобы мы его спустили под воду, что у него в Норвегии лучший друг...
Он нас уломал... Правда, придя на водолазный пост, он получил ещё три стресса. Когда увидел, как Саша перематывал портянки; когда увидел широко распространённый в строительстве «козёл», раскалённый до ярко-малинового цвета, обогревающий наш контейнер, он мгновенно достал свой «Хассельблад» и начал «расстреливать» одну катушку за другой.
Когда же мы предложили закурить «Беломор», на его лице появилось выражение ужаса и он спросил: «Что это?» - Папиросы. Ты что не знаешь?
- Не курите это, пожалуйста! Я вам дам европейские сигареты, — и дал нам по блоку настоящих «Мальборо». В то время это было кое-что...
Спуск Нильса под воду был организован по всем правилам технологии Голливуда. Инструктаж перед спуском, наикратчайший в мире курс водолазного дела, одевание водолазного снаряжения он усвоил довольно хорошо. Правда, чрезмерно уверенные, резкие движения выдавали его волнение. Но..., сам напросился...
Все мои водолазы были распределены для обеспечения безопасности восходящей видеозвезды (а также во избежание международных инцидентов). Все его операторы, фотографы и звукооператоры работали, не теряя ни секунды.
Почти часовое пребывание а арктических водах в вентилируемом снаряжении останется в моей памяти очень долго, признался мне Нильс вечером в нашем общежитии, где состоялся маленький банкет по поводу принятия Нильса в водолазы и его крещения в водах южного побережья Чёрного (то же, что Карского) моря.
В этот же вечер мы поняли, почему он не разговаривает по-украински: за столом он угощался всем, что приготовили наши ребята, больше всего ему понравился омуль (во всех видах) и спирт, разбавленный компотом из груш-дичек (наш вариант финского ликёра), но он категорически отказался, даже попробовать... сало, лук и чеснок!!!
Коля Безуглый тоже поёт под водой или говорит стихами, если все идет гладко. Но сегодня его не отвлекают от работы лишними разговорами. Чтобы чего-нибудь «такого» не услышать. Что-то бормочет сам себе – и слава богу. Чем ближе подбираемся к поверхности воды, тем труднее работать. От постоянно штормящего моря, в бухте идёт нудный и сильный накат, таскающий водолаза вперёд-назад и частенько бьющий его то об стенку ряжа, то об возводимую опалубку, вырывающий из рук брусья и доски, легко срывая их с места крепления.
Коля вежливо сетует на нехватку рук, однако, дело движется. Заканчивается последний месяц нашего пребывания на Диксоне.
Крещение на Диксоне
Вода исключительно чистая, но всё равно не совсем прозрачная. Аквамариновый её цвет в маслянистых разводах сквозит таким же пронизывающим холодом, как и дующие с Полюса ветры.
Только здесь мы почувствовали и поняли - что такое дыхание Арктики. Метрах в пяти от меня , в аквамарине воды довольно медленно погружается, а потом всплывает серая расплывчатая тень: нерпа или заяц нырнул, белухи уже давно куда-то ушли.
Мигом вся стая сайки, кружившей беспрерывным хороводом вокруг меня, рассредоточилась по углам и щелям причала. Голова огромная, а удивительно глупая и любопытная рыбёшка. Тычется прямо в иллюминатор и шум стравливаемого воздуха её не пугает.
Поднимаю руку, отвожу большой палец в сторону от остальных, сайка заплывает в ладонь, быстро сжимаю кулак и она в руке. Разжимаю кулак и сайка спокойно, будто ей ничего не угрожало, уходит в маслянистую зелень ледяной воды.
Тут до меня дошло, почему, даже при исключительно чистой воде, всё выглядит таким расплывчатым и мутным, почему маслянистые разводы за движущимися предметами. Температура воды от -2°С до 0°С, вода в состоянии замерзания, так называемое «сало». Малейший температурный скачок – и лёд. Отсюда эта маслянистость и расплывчатость.
День 75-летия Диксона мало чем отличался от обычных будней навигационного периода этого арктического порта, когда не то, что каждый день, а каждые час и минута на вес золота. Грузооборот порта достиг 120 тысяч тонн за короткую навигацию, при том, что грузовой комплекс его был рассчитан ещё в 1941 году всего на 20 тысяч тонн.
Так что и портовики, и сезонники старались работать, не теряя времени. Тем более, что лужи уже изрядно промораживались, а снежные заряды становились всё чаще и обильнее. В этот период здесь не было выходных и праздников. Самым примечательным событием в юбилейные дни стало прибытие священнослужителей Норильской церкви «Всех скорбящих радость».
Глава миссии – настоятель церкви, священник Сергий, первый из священников, с матушкой, пономарём и певчими посетили этот край земли для его освящения и просвещения. Освятили места захоронения защитников Диксона, погибших в августе 1942 года при отражении атак германского тяжёлого крейсера «Адмирал ШЕЕР», рейд которого в советскую Арктику явился началом легендарной операции «Вундерланд», но на диксонском рейде эта операция и закончилась.
Был освящён памятник и место захоронения исследователя севера Таймыра, последнего землепроходца Н.А. БЕГИЧЕВА, чья жизнь настолько интересна и загадочна, что её описание не уступает по увлекательности любому вымышленному роману.
Были, наконец-то, освящены кладбища Диксона, состояние и вид которых нагоняют весьма скептические мысли о бытие и кончине бренного человеческого праха. В середине дня на вертолётную площадку горы Южной присел вертолет, принявший на борт миссию православной церкви для освящения территории Диксона.
Троекратно облетев посёлок, окрестности и острова, окропив их через иллюминатор (заодно и мои фотоаппараты) святой водой, прочитав положенные молитвы, священник Сергий завершил обряд. На следующий день состоялось крещение диксонцев, пожелавших обратиться из безбожия, или партийности, или комсомола в православие.
Примечательно, что первым и единственным киевлянином, окрещённым на Диксоне, стал наш Витя, а его кокой – Юра. Мы не смогли принять православного крещения на Диксоне по той причине, что были обращены в христианство ещё нашими родителями, Кто подпольно, кто официально.
Но своё профессиональное крещение все прошли в чистой, ледяной воде Карского моря. Ярко раскрашенный АН-26 полярной авиации гудел курсом Диксон – Киев. Три месяца напряжённой работы, кроме боли в костях, оставили, повидимому, что-то ещё: то ли в голове, то ли в сердце.
У кого где... Все лежали молча и каждый думал о сугубо своём, личном. Только в самолёте мы впервые за три месяца беспрерывного, круглосуточного сосуществования в своём микроколлективе, удалились в свой индивидуальный мир, молчанием оберегая неприкосновенность его границ.
-А не начать ли нам работы в следующем году с апреля и по ноябрь? – кто-то попытался неудачно нарушить покой.
- Не пошёл бы ты, умник..., – цыкнул на кого-то Юра.
Источник: Вокруг света
| |
|
