|
|
“Амазонки” полярной ночи
Русская Арктика: женский след
|
Нынешнюю Арктику, то есть географическое пространство под созвездием Большой Медведицы и Полярной звезды, древние греки называли страной Арктос. О стремлении отважных мужчин проникнуть в эту загадочную и недоступную в ту пору страну повест-вуют священные индийские книги, легенды древних персов, поэмы эллинов, позже – саги скандинавских викингов, былины русских поморов.
Летопись Крайнего Севера поры Средневековья и Ренессанса еще более насыщена именами храбрецов, которые несколько столетий пробивались в самые отдаленные уголки Арктики. Первопроходцам посвящены научные статьи и монографии, стихи и историко-приключенческие романы. А вот тема участия женщин в первых высокоширотных экспедициях еще не обрела ни своего дотошного исследователя, ни талантливого литератора.
Фритьоф Нансен, на примере которого воспитано несколько поколений полярных исследователей, писал: «Кто желает знать человеческий дух в его благородной борьбе с суеверием и мраком, пусть листает летопись арктических путешествий».
Полистаем же несколько литературных источников и вспомним первых «амазонок», устремившихся в страну Арктос еще в те времена, когда зимовка в полярной ночи, по словам Фритьофа Нансена, грозила верной смертью.
Первые русские экспедиции по Северному Ледовитому океану начались в 11-13 веках. Супердержава той поры, «Господин Великий Новгород», старалась максимально расширить сферу торговли и своего влияния. К берегам «Студеного моря» один за другим отправлялись отряды новгородцев.
На утлых кочах собственной постройки, не зная наук кораблевождения, они спускались на север по рекам, отваживались на переходы морем, открывали новые места, воевали со встречающимися инородцами, приводили их к покорности, собирали ясак и двигались все дальше и дальше. К концу 15-го века русскими поморами был освоен путь по Северному Ледовитому океану до устья Оби.
Об участии женщин в первых плаваниях по «Студеному морю» свидетельствует такой факт. Незадолго до второй мировой войны на побережье восточного Таймыра было обнаружено место зимовки русской торгово-промышленной экспедиции, которая примерно в 1619 году прошла от устья Лены до острова Фаддея и, потерпев кораблекрушение, зазимовала в заливе Симса. Все участники этой экспедиции погибли. Исследования предметов, найденных на месте вынужденной зимовки, показали, что в плавании и «робинзонаде» мореходов принимала участие женщина. Эта отважная «амазонка», разделившая трагическую участь поморов, навеки осталась безымянной.
В 1647-1648 годах промысловик Федот Попов и казак Семен Дежнев предприняли плавание из Нижне-Колымского острога на восток для поиска морского пути на Анадырь. В состав экспедиции входило 90 человек. Среди путешественников была «якуцкая жена» Попова.
Во время бури суда Попова и Дежнева разлучились. Коч Дежнева выбросило на берег возле реки Анадырь. Коч, на котором находился Попов с женой, дошел до Коряцкой земли. Попов, его жена и оставшиеся в живых поморы были пленены коряками. Вскоре Попов умер от цинги. Впоследствии отряд Дежнева, пришедший на выручку, вы-зволил из неволи супругу Попова.
Попытки связать Атлантику и Тихий океан единой нитью сквозного плавания не удавались ни английским мореходам 16-17-го столетий, ни голландцу Виллему Баренцу, ни Генри Гудзону.
В 18-м веке в России, при Петре Первом, изучение морских путей вдоль северных берегов Сибири впервые было поставлено как важное государственное мероприятие. Великая Северная экспедиция 1733-1743 годов, задуманная Петром Первым и осуществленная под руководством Витуса Беринга, имела задачу создать первую карту всего сибирского и дальневосточного севера. И хотя об экспедиции Беринга мы знаем значительно меньше, чем она заслуживает (многие документы сгорели при пожаре в Тобольском архиве в 1787 году), известно, что вместе с лейтенантом Василием Васильевичем Прончищевым, руководившим обследованием Енисейско-Ленского участка Ледовитого океана, на дубель-шлюпке «Якуцк» неотлучно находилась его жена, Татьяна Федоровна Кондырева (в замужестве – Прончищева).
Во время плавания, проходившего очень тяжело, многие участники похода умерли. Труднее всех приходилось Татьяне: всегда на людях, среди больных, уставших, голодных, огрубевших мужчин. Только великая любовь к мужу поддерживала в ней силы.
9 сентября 1736 года Василий Прончищев скончался на руках жены…
Нам уже никогда не узнать, о чем думала измученная, обессиленная и больная Татьяна, глядя на безжизненное тело Василия? Проклинала ли она его за то, что он вовлек ее в эту страшную, холодную и цинготную неизвестность? Или, напротив, смиренно благодарила Бога, что он подарил ей счастье принять последний вздох мужа?
Да и недолги были раздумья Татьяны. После кончины Василия миновало всего две недели. И Семен Челюскин, принявший командование отрядом, внес в корабельный журнал еще одну скорбную запись: «В начале сего дня 4 часа пополуночи бывшего командира дубель-шлюпки «Якуцка» Прончищева волею божью жена его умре».
Василия и Татьяну Прончищевых похоронили с воинскими почестями в одной могиле в становище Усть-Оленек. Через полтора столетия, в 1875 году, их захоронение случайно обнаружил
русский путешественник А. Чекановский. На могильном кресте, и поныне стоящем в поселке Усть-Оленек, надпись: «Памяти славного Прончищева и его жены Марии».
Но почему Мария, а не Татьяна?
В арктическую картографию Татьяна Прончищева вошла под именем Мария, и вот почему. Из-за этических норм Петровской эпохи руководители Великой Северной экспедиции не называли в собственную честь острова, мысы, заливы, проливы, которые открывали и изучали. Они нарекали тот или иной географический пункт именами святых – в зависимости от конкретного дня рождения святого. Спустя десятилетия и даже столетия историческую справедливость на карте Крайнего Севера восстанавливали другие полярные исследователи.
Так, в 1913 году гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана под руководством Бориса Вилькицкого присвоила фамилию Прончищевой одному из мысов восточного Таймыра в окрестностях безымянной бухты. На картах того времени появилась надпись «Мыс Прончищевой». Через некоторое время слово «мыс» сократили до одной буквы «м», которую позже расшифровал как начальную букву имени Мария. Дальше наименование мыса перешло на «Бухту Марии Прончищевой».
Татьяна Федоровна Прончищева – первая ставшая известной нам полярница России.
Великая Северная экспедиция Витуса Беринга дала неоценимый географический материал. Стараниями девятилетних трудов «петровских птенцов» С. Муравьева, М. Павлова, Д. Овцына, В. Прончищева, С. Челюскина, Х. Лаптева, Д. Лаптева, П. Лассиниуса впервые был нанесен на карту северный берег Сибири.
В Музее Арктики и Антарктики хранятся старинные инструменты, с помощью которых Василий Прончищев и штурман Семен Челюскин определяли координаты неведомых мысов и островов, кремневые пистолеты, грубая деревянная посуда. На двух зимовках долгими полярными ночами вырезали из плавника эти чашки и плошки спутники Прончищева. И уж Татьяна Прончищева наверняка держала в руках эту посуду – мыла, скоблила, чистила как добрая хозяйка, подавала в ней на стол скудную еду.
Были ли безымянная женщина, погибшая на восточном Таймыре, «якуцкая жена» Федота Попова и Татьяна Прончищева единственными женщинами-участницами русских «высокошироток» 11-18 столетий? Конечно, нет! Но каких-либо вещественных доказательств и документов, из которых можно узнать о других полярных путешественницах той поры, не сохранилось. Тайну первых женских следов в Арктике пока хранят многочисленные поморские могилы с повалившимися, покосившимися деревянными крестами, разбросанные по всему побережью Северного Ледовитого океана.
Интересен эпизод, говорящий о возможном участии женщин в первопроходческих полярных экспедициях того далекого времени. В 1977-1979 годах научно-спортивной экспедицией Дмитрия Кравченко проводились попытки найти захоронение Виллема Баренца в Ледяной гавани на Новой Земле. На месте зимовья экспедиции Баренца поисковики обнаружили около сотни предметов далекого прошлого. Но сенсацией стала одна из находок – небольшой фрагмент останков человека.
Из дошедшего до нас дневника участника плавания Баренца Геррита де Фера поисковикам Кравченко было известно, что вблизи своего зимовья голландцы похоронили двух умерших моряков.
Однако в Московском институте судебной медицины Кравченко выдали заключение: останки человека пролежали на Новой Земле не менее ста лет и принадлежат… молодой женщине в возрасте от 25 до 30 лет, перенесшей цингу.
Но в своем дневнике де Фер ни словом не обмолвился об участии женщины в экспедиции Баренца. Либо он упустил этот факт, либо женщины могли участвовать в других полярных экспедициях той поры, о чем мы пока не знаем.
А Полярный круг манил и манил смельчаков как ворота Вселенной. Те, кто жаждал славы, лавры Колумба и Магеллана, брезжили только там – в ледяных пустынях арктических морей. Тех, кто хотел богатства, северные территории зазывали золотом, углем, рудами. В 18-19-м веках даже страны, весьма далекие от приполюсного пространства, снаряжали в Арктику свои экспедиции.
В 1878-1879 годах свершилась мечта целых поколений моряков: швед Адольф Эрик Норденшельд на судне «Вега» впервые прошел через все моря Северного Ледовитого океана. Правда, сам Бог благоволил к отважному Норденшельду: в ледовом отношении 1878 год в Арктике оказался не-обычайно мягким. Да и состоялся бы триумф Норденшельда вообще, если бы к подготовке его похода, наряду с королем Швеции Оскаром-II и норвежцем Диксоном, не «благоволил» щедро денежными средствами русский купец Александр Михайлович Сибиряков?
И если зарубежная пресса писала, что после славных дел «петровских птенцов» Россия словно уснула в своем интересе к северному «фасаду», то в начале XX столетия в Северном Ледовитом океане стало тесно даже русским.
В 1905 году из Германии в Енисей через льды Баренцева и Карского морей прошла уже целая флотилия Министерства путей сообщения России, состоявшая из 22 речных пароходов с баржами на буксире. В
1909 году приступила к работе Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана на транспортах «Вайгач» и «Таймыр», положившая начало комплексному и систематическому изучению морей Северного Ледовитого океана.
В 1912 году над полярными льдами вновь зазвенели женские голоса. 28 июля 1912 года из Санкт-Петербурга вышла зверобойная шхуна «Святая Анна» под командой лейтенанта Георгия Львовича Брусилова. Экспедиция была снаряжена родственниками лейтенанта – богатыми московскими землевладельцами, решившими изучить коммерческие перспективы промысла морского зверя в не освоенных иностранцами присибирских водах. Предполагалось, что шхуна Брусилова за одну навигацию пройдет вокруг Скандинавии, а затем отправится «дорогой Норденшельда» по Северному морскому пути с запада на восток, ведя при этом пробные промыслы морского зверя. По плану, проведя одну зимовку во льдах, «Святая Анна» должна была завершить плавание во Владивостоке к октябрю-
ноябрю 1913 года. Участницей этого плавания стала дальняя родственница Георгия Брусилова – генеральская дочь Ерминия Александровна Жданко.
Тем же летом 1912 года из Екатерининской гавани Александровска-на-Мурмане в плавание на Шпицберген направился парусно-моторный бот «Геркулес». Среди 14 участников экспедиции, которую возглавили полярный геолог Владимир Александрович Русанов и капитан «Геркулеса» Александр Степанович Кучин, была невеста Русанова – француженка Жюльетта Жан-Сессин.
Обе женщины были молоды и красивы. Оба начальника, Русанов и Брусилов, – талантливы и честолюбивы. И оба судна – «Святую Анну» и «Геркулес» - постигла одна и та же участь: они исчезли в Ледовитом океане неизвестно где, когда и при каких обстоятельствах.
О Ерминии Жданко мы знаем немало. На борт «Святой Анны» ее привел мальчишеский характер. Узнав, что Георгий Брусилов отправляется в такое необыкновенное плавание, девушка загорелась желанием совершить на «Святой Анне» путешествие вокруг Скандинавии до Александровска-на-Мурмане. Там она хотела проводить шхуну в плавание по неизведанным полярным водам, а затем вернуться в Петербург к родителям. Но, словно предчувствуя трагический исход плавания, в Александровске-на-Мурмане на шхуну не явилось несколько членов экипажа, в том числе судовой доктор. Экспедиция, о которой «знала вся Россия», оказалась под угрозой срыва. И тогда Ерминия настояла, чтобы родители и Брусилов разрешили ей продолжить путешествие на «Святой Анне» до Владивостока, заменив собой струсившего лекаря: ведь она, готовясь к войне с японцами, успела закончить курсы сестер милосердия!
Вначале Брусилов резко воспротивился решению Ермины, но мог ли он устоять перед натиском этой напористой девушки? В полярном плавании и на зимовке во льдах без судового медика невозможно обойтись! После дезертирства нескольких офицеров в экипаже не хватало образованных людей для научных наблюдений. К тому же за месяц перехода вокруг Скандинавии девушка настолько вошла в курс экспедиционных дел, что даже внесла в судовую кассу 200 рублей из собственных средств – по тем временам сумму немалую! К тому же Ермина была не только дочерью известного генерала, она была еще и племянницей адмирала М.Е. Жданко, много способствовавшего подготовке полярного плавания «Святой Анны»!
К тому же… Даже самые консервативные авторы пишут, что Георгий Львович был неравнодушен к Ерминии Александровне. И вряд ли его романтическое чувство к Ерминии было безответным: кого еще могла пожелать проводить в рискованный поход юная аристократка? Может быть, потому она и «увязалась» за командой «Святой Анны» в Ледовитый океан, что сама была полна розовых чувств к молодому и уже популярному командиру шхуны?
О дальнейших событиях на «Святой Анне» мы знаем из неполных и противоречивых документов. Главным образом, из книги-дневника штурмана Валериана Альбанова. Он и матрос Александр Конрад – единственные «святоанновцы», которые вернулись из той экспедиции. Из копии судового журнала, переписанной аккуратным почерком Ерминии Жданко, хранящейся в Музее Арктики и Антарктики, из личных писем Ермины и других участников экспедиции, отправленных с пути шхуны до Югорского Шара, где служащие почтовой станции были последними, кто видел «Святую Анну», смело ушедшую под белыми парусами в Карское море навстречу льдам.
Но даже в дневнике Альбанова судьба «Святой Анны», ее экипажа, включая Ерминию Жданко, прослеживается лишь до точки с координатами 83 градусов 17 минут северной широты и 60 градусов восточной долготы. В этом районе приполюсного пространства лейтенанта Брусилова постигла участь Генри Гудзона: ему изменила команда!
…Пробиваясь на восток через льды Карского моря, «Святая Анна» вмерзла в ледяное поле, после чего начался ее медленный, но неуклонный дрейф к северу. К лету 1913 года судно находилось севернее Новой Земли и было захвачено мощным течением, которое несло его на запад. Уже после первой зимовки вышел запас керосина. Для освещения использовали баночки с тюленьим или медвежьим жиром, хотя они больше коптили, чем светили. Все были невероятно грязны. Пробовали варить мыло, но неудачно: «насилу удалось соскоблить с физиономии эту замазку». В каютах температура редко поднималась выше четырех градусов. Стала ощущаться нехватка продуктов и топлива, а с середины 1914 года ожидался голод. А известный опыт дрейфа Нансена на «Фраме» и расчеты показывали, что «Святая Анна» имеет шанс – но только шанс! – освободиться из ледового плена где-то у берегов Шпицбергена не ранее лета 1915 года.
Неопределенность положения и надвигавшаяся голодная смерть, проживание в тесноте и болезни создали почву для разлада среди разношерстного экипажа. «Заболевали, сдавали наиболее сильные мужчины, капризничали, ссорились, швыряли в сердцах тарелки с супом чуть ли не в голову «обидчику», выкрикивали непристойности, ввязывались в драки».
Вторая зимовка началась уже с яростных стычек между командиром шхуны и штурманом. Команда раскололась на «брусиловцев» и «альбановцев». Фактически это был бунт против командира.
15 апреля 1914 года наиболее здоровая часть команды, предводительствуемая Альбановым, покинула судно, предоставив Брусилову с ослабевшими и больными матросами далее дрейфовать во льдах…
Из тех, кто ушел со шхуны, Арктика пощадила лишь самого Альбанова и матроса Александра Конрада. Только у них хватило сил пробиться через льды к Земле Франца-Иосифа, где по счастливому случаю их подобрал экипаж «Святого великомученика Фоки» - судна экспедиции Георгия Седова (уже умершего на пути к полюсу). Другие «альбановцы» нашли смерть среди дрейфующих льдов и в трещинах ледника Земли Франца-Иосифа.
Из тех, кто решил продолжить дрейф на «Святой Анне», Арктика не пощадила никого: лейтенант Брусилов, сестра милосердия Ерминия Жданко и оставшиеся на шхуне моряки бесследно, безвестно и навсегда исчезли в приполюсных водах и льдах.
Спустя три года после его беспримерного похода через льды Альбанов опубликует свой дневник. В первой половине дневника, посвященного двум зимовкам на «Святой Анне», самые добрые слова адресованы «барышне», «докторше» Ерминии Жданко.
Все документы без противоречий свидетельствуют, что при тяжелейших испытаниях, выпавших на долю участников этой полярной трагедии, молодая русская аристократка Ерминия Жданко проявила себя «на излом» крепче, чем многие мужчины-«святоанновцы». Повинуясь своему врачебному долгу и зову сердца, она осталась с теми, кто нуждался в ней больше: с командиром и больными матросами. Несомненно, что до самого трагического исхода дрейфа «Святой Анны» девушка вселяла в команду надежду на благополучный исход экспедиции.
Тайну гибели «Святой Анны» и Ерминии Жданко мы уже вряд ли когда узнаем. Вероятнее всего, Ерминия, Брусилов и оставшиеся с ними моряки скончались от голода и болезней не позднее 1915 года, а судно раздавили льды.
Ерминия Александровна Жданко вошла в историю Арктики как первая и, наверное, единственная в мире женщина-полярница, совершившая, как минимум, две зимовки подряд в дрейфующих льдах Центральной Арктики.
Если о подготовке экспедиции Георгия Брусилова на «Святой Анне» «знала вся Россия», то весть о том, что в плавание через самый суровый океан планеты устремился небольшой парусно-моторный бот «Геркулес», стала для всех неожиданностью.
Официально экспедиция на «Геркулесе» была организована Министерством внутренних дел России для разведки угольных месторождений на Шпицбергене. Руководителем этого важного правительственного мероприятия был назначен известный полярный геолог Владимир Александрович Русанов.
Репутацию талантливого ученого, обладающего к тому же большой личной храбростью, Русанову принесли исследования архипелага Новая Земля, который был почти не изучен, а полезные ископаемые не разведаны. В ходе одной из пяти своих экспедиций Русанов совершил первый в истории сухопутный переход через Новую Землю от залива Незнаемого до бухты Крестовой.
Высоко оценивая деятельность Русанова, власти Архангельска оказывали ему всяческое содействие в подготовке экспедиций на Новую Землю, а «третье отделение» Министерства внутренних дел даже простило Русанову «грех»: в юности он был активистом социал-демократического кружка, привлекался к дознанию, был исключен из Киевского университета, прошел аресты, тюрьмы, ссылки… Это потом он уехал в Париж, учился в Сорбонне, с блеском защитил докторскую диссертацию, завоевал признание как полярный исследователь.
В соответствии с правительственным предписанием, по завершении геологических работ на Шпицбергене, в октябре-ноябре 1912 года «Геркулес» и все участники экспедиции были обязаны возвратиться в Архангельск или какой-либо другой русский северный порт. Однако со Шпицбергена на попутном судне вернулись только два научных сотрудника (они доставили научные материалы) и один матрос. Сам же «Геркулес» с начальником экспедиции Русановым, капитаном судна Кучиным и девятью членами экипажа, включая судового доктора Жюльетту Жан-Сессин, загадочно исчез.
О намерениях Русанова и Кучина пройти Северным морским путем указывает записка Русанова, оставленная в губе Поморской на южной оконечности Шпицбергена: «…Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направлюсь к ближайшим по пути островам Уединения, Новосибирским, Врангеля…».
Из писем членов экипажа «Геркулеса» к родным, из рассказов их родственников следует, что никто из участников экспедиции, кроме самого Русанова, Кучина и Жюльетты Жан-Сессин, отправляясь на Шпицберген, не знал толком, куда конкретно и на какой срок уйдет затем в Ледовитый океан «Геркулес».
Почему же начальник экспедиции, капитан судна и судовой врач скрывали свои планы от морского начальства, Русского географического общества, общественности и даже от остальных участников похода на Шпицберген?
Отчасти поведение «заговорщиков» объяснил сам Русанов: «…имея в руках судно…, я бы смотрел на обследование Шпицбергена как на небольшую первую пробу. С таким судном можно будет широко осветить, быстро двинуть вопрос о Великом Северном морском пути в Сибирь и пройти Сибирским морем из Атлантического океана в Тихий».
Остальное можно додумать. Русанова со студенческой поры занимала проблема освоения Северного морского пути. Он гипотетически предполагал, что наиболее свободный ото льдов путь через Ледовитый океан лежит где-то около
80 градусов северной широты, где льды, по его мнению, разрежаются и разрушаются теплым течением. Впрочем, Русанов полностью отдавал себе отчет, что пока это лишь гипотеза, которую он должен подтвердить бесспорными доказательствами. И есть только один способ найти доказательства – успешное плавание!
Но, в отличие от его Новоземельских экспедиций, рассчитывать на поддержку властей в организации пробного плавания Русанову не приходилось: в 1912 году в Северном Ледовитом океане уже вершилось масштабное государственное дело, запущенное адмиралом Александром Васильевичем Колчаком, – третий сезон с востока на запад двигались ледокольные пароходы «Вайгач» и «Таймыр» Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана под командой кавторанга Бориса Вилькицкого!
Не исключено также, что на решение Русанова нарушить правительственную инструкцию и на свой страх и риск использовать «казенное» судно для не санкционированного никем плавания по Ледовитому океану повлияли и газетные сообщения о подготовке похода лейтенанта Брусилова на «Святой Анне». Русанов не захотел пропустить вперед соперника! На него – человека независимого, смелого, не лишенного здорового честолюбия – это было похоже.
Кто мог поддержать его в дерзком замысле и быть практическим соучастником? Самый близкий ему человек – его невеста Жюльетта Жан-Сессин!
Эта студентка Сорбонны вошла в жизнь Русанова спустя два года после смерти его жены – Марии Булатовой, которая разделила с Русановым и ссылку в Усть-Сысольск, и первые несытые годы в Париже!
Жюльетта - ладная, спокойная, начисто лишенная кокетливости, с прямым взглядом из-под высокого лба - напоминала Русанову незабвенную Машу.
Жюльетта и Русанов на равных вели беседы, невольно экзаменуя друг друга на остроту ума, эрудицию, пристрастия. Девушка приятно удивляла начитанностью, здравостью суждений, к тому же превосходно музицировала, пробовала силы в живописи акварелью.
А он рассказывал ей о своих новоземельских походах, о всяких случаях из экспедиционной жизни. О неистовом русском бароне Эдуарде Васильевиче Толле, ушедшем десяток лет назад на своей «Заре» туда, где карты заменял притягательный миф о Земле Санникова. О том, что сами Ломоносов и Менделеев предрекали великую будущность Северного морского пути из Европы в Азию. О своей гипотезе – через Ледовитый океан кораблям надо идти приполюсными курсами!
И они, 37-летний мэтр и молодая студентка, зажгли друг друга любовью. Но Жюльетта – это лишь его духовница. Она готова идти за ним в любую экспедицию, хоть к черту на рога, но плавание через Ледовитый океан представляет пока как яхтенное путешествие через Ла-Манш.
А кто встанет к штурвалу экспедиционного судна? Кто согласится рискнуть карьерой, нарушить правительственные инструкции и повести вместе с ним, Русановым, «казенное» судно от Шпицбергена на восток, навстречу штормам и льдам опаснейшего из океанов?
Не согласится ли стать соучастником рискованного похода молодой моряк и океанограф Александр Кучин, снискавший уже известность как участник плавания Руала Амундсена к берегам Антарктиды на «Фраме»?
Мог ли Русанов сделать это предложение другому?
Если вглядеться в короткую биографию Александра Кучина, то в ней просматривается… сам Русанов, только на 13 лет моложе!
Сын помора, 24-летний Александр Кучин с детства отличался большими способностями. Еще недавно были живы старики, которые помнили его. Один из них, рассказывая о Кучине, вздохнул: «Если бы не погиб, вторым Ломоносовым мог бы стать». Так же, как и Русанов, в ранней юности Кучин примкнул к организации социал-демократов и около полугода работал в одной из типографий Норвегии, где налаживал выпуск революционной литературы на русском языке. Потом он немало походил на норвежских и русских промысловых судах. Составил «Малый русско-норвежский словарь», вскоре опубликованный издательством «Помор». Закончив с отличием Архангельское мореходное училище, Кучин видел своим будущим изучение полярного бассейна, чтобы проложить путь к устьям великих сибирских рек и покончить с дедовскими приемами интуитивного поиска рыбы. Для этого он стажировался на океанографических курсах в Норвегии, а позже планировал купить бот и заняться изучением гидрологии и гидробиологии Баренцева моря.
Но большие успехи в учебе на океанографических курсах внесли неожиданные коррективы в планы Кучина. Сам Фритьоф Нансен рекомендовал его Руалу Амундсену для участия в экспедиции к Северному полюсу. Норвежские газеты писали: «Кучин включен в состав экспедиции вопреки постановлению стортинга, который высказался за то, чтобы она носила исключительно норвежский национальный характер… Такое нарушение организатором экспедиции пожелания стортинга было сделано ввиду исключительных способностей А.С. Кучина в области океанографии».
В контракте Кучина с Амундсеном были указаны его экспедиционные обязанности – океанографические исследования до сих пор не известных районов вокруг Северного полюса! Это было как раз то, к чему стремился Владимир Русанов!
Но Амундсен, как известно, круто и неожиданно для спутников изменил цель экспедиции – он повел «Фрам» не к Северному, а к Южному полюсу! Вот строки из дневника Кучина, который он вел в плавании «Фрама» на Север: «9 сентября 1910 года. Остров Мадейра…Начальник экспедиции (Р. Амундсен) позвал всех участников на палубу… Этот всегда спокойный человек… заметно волновался.
«Господа, я позвал вас сюда, чтобы сообщить вам весьма важную новость, - сказал он. – План экспедиции существенно изменен. С тех пор, как американцы побывали на Северном полюсе и стортинг отказал нам в ассигновке, поездка к Северному полюсу утеряла несколько свой интерес. Теперь мы идем к Южному полюсу. Другая экспедиция, именно английская «Терра Нова» под начальством капитана Скотта, имеет ту же цель и уже находится в пути. Именно это заставляло держать наши планы в секрете. Чтобы быть уверенным в вас, я позволю себе сделать опрос. Кто желает идти к Южному полюсу?».
Это известие поразило всех. Никто не подозревал… Но уныние скоро прошло. Наступило какое-то опьянение. Все ответили: «Да!». Новые мысли, новые планы так же далеки от старых, как Южный полюс от Северного.
В октябре-ноябре 1911 года пятеро норвежцев с Руалом Амундсеном во главе совершили триумфальный поход к Южному полюсу. А Александр Кучин и штурман Ертсен выполнили на «Фраме» ценнейшие океанографические исследования приантарктических вод.
В Норвегии молодой русский океанограф впервые ощутил вкус славы: он был представлен королю, а позже норвежское правительство наградило его денежной премией – 3000 кронами.
- Какие у вас планы на будущее? – спрашивали Кучина корреспонденты.
- К Рождеству думаю быть обратно в России, надеюсь пристроиться к какой-нибудь русской научной экспедиции!
И было еще одно личное обстоятельство, сделавшее их такими понятными друг другу: как и Русанов, Александр Кучин был влюблен и после «какой-нибудь экспедиции» мечтал надеть обручальное кольцо на руку дочери норвежского литературного критика Паульсона - Аслауг.
В конце 1911 года Кучин письмом уведомил родных в Онеге: «…Лучшей жены, лучшего друга мне не найти… Мы пошли к ее родителям….Так как они знали меня давно и хорошо, то мы получили их согласие».
«Если она хочет ехать в Россию и сделаться русской, то с богом», - ответили ее мать и отец. И с тех пор мы жених и невеста. Так как мое положение в России еще не выяснено и так как Аслауг еще так молода – ей всего 18 лет, я решил, что свадьба будет лишь через два года. За это время я что-нибудь сумею сделать для России».
Итак, круг ближайших сподвижников был Русановым определен.
Он ходатайствовал перед Министерством внутренних дел России об участии в Шпицбергенской экспедиции подданной Франции - мадемуазель Жюльетты Жан-Сессин! Как и раньше, лояльные к Русанову власти в просьбе не отказали…
В феврале 1912 года в Онегу Александру Кучину прилетела телеграмма Русанова: не примет ли он, Кучин, должность капитана экспедиционного судна?
При встрече им не надо было долго объясняться. Замысел Русанова не мог не увлечь Кучина. Уже в начале мая
1912 года они вместе выехали в Норвегию, чтобы купить подходящее судно.
По примеру Руала Амундсена выбрали крохотный «Геркулес», специально построенный в 1908 году для звериных промыслов около Гренландии. На такой же, если не меньшей, скорлупке «Иоа» Амундсен успешно прошел северо-западным путем.
Как и Руал Амундсен, в его полюсной экспедиции решили объявить спутникам об их плане направиться в Ледовитый океан лишь на Шпицбергене!
…Потом был Шпицберген: разведка угольных месторождений, океанологические работы. Из четырнадцати человек, ушедших с Русановым на Шпицберген, в Россию осенью вернулось только трое…
Через год после загадочного исчезновения «Геркулеса» президент Русского географического общества П.П. Семенов-Тян-Шанский обратился к правительству с требованием начать поиски экспедиции Русанова. Спасательную экспедицию возглавил известный полярный капитан Отто Сведруп. На судне «Эклипс» он обследовал все побережье Карского моря. Следующей весной спасатели обошли побережье Ледовитого океана от мыса Вильда до мыса Челюскина. Никаких следов экспедиции Русанова обнаружено не было. Специальная комиссия при Архангельском обществе по изучению Русского Севера официально сообщила: «Надежды никакой уже иметь нельзя».
В 1921 году сподвижник Эдуарда Толля и Александра Колчака Никифор Бегичев отыскал на берегу бухты Михайлова остатки брошенного экспедиционного снаряжения. Среди находок Бегичева были французская монета 1903 года и пуговица с клеймом парижской фирмы «Самаритен», торговавшей женской одеждой. Вероятнее всего, это – след Жюльетты!
Русские гидрографы искали следы русановцев и в тридцатые годы. В 1934 году на архипелаге Мона у западного побережья Таймыра был обнаружен покосившийся столб с надписью «Геркулес, 1913 г.», хранящийся ныне в экспозиции Музея Арктики и Антарктики. Чуть позже на островке в шхерах Минина были найдены многочисленные вещи участников русановской экспедиции: патроны, фотоаппарат, буссоль, ножи, документы двух матросов, обрывок рукописи Русанова «К вопросу о северном пути через Сибирское море».
В 1977 году на архипелаге Мона побывала искавшая следы русановцев экспедиция Дмитрия Шпаро. К числу находок прибавился маленький якорь-эмблема, точно такой же, какие были на погонах капитана Кучина.
Наверное, осенью 1912 года «Геркулес» зазимовал в районе архипелага Мона. Следующая зимовка 1913-1914 года, по-видимому, стала решающей в судьбе Русанова и его спутников. К тому времени запасы продовольствия у них были полностью исчерпаны. Несомненным представляется тот факт, что «Геркулес» не смог вырваться из ледового плена. Оставив судно, русановцы решили пробиваться на юг, на Пясину, в Енисейский залив. Только там можно было надеяться встретить людей. На этом тяжелейшем маршруте все погибли.
Как и для русских дворянок Татьяны Прончищевой и Ерминии Жданко, для мадемуазель Жюльетты Жан-Сессин плавание в Ледовитый океан оказалось роковым.
А фрекен Аслауг Паульсон всю оставшуюся жизнь прождала своего капитана Кучина. И даже многие годы спустя в Россию, в Онегу, шли и шли из Норвегии ее письма: «…Я так долго не имею от тебя вестей, но верю в то, что ты жив, что любишь меня. Пусть любовь сохраняет нас, людей…». Она так и не вышла замуж.
Северный морской путь давно стал хорошо освоенной морской артерией, на его побережье давно звенят женскими голосами полярные городки Амдерма, Диксон, Хатанга, Дудинка, Тикси, Певек… Нередко женские голоса раздаются даже на далеких островах Северного Ледовитого океана, где расположены полярные станции Росгидромета – самой романтической службы России.
На исходе семидесятых годов XX века под свадебный вальс Мендельсона за мужем-полярником приехала на мыс Челюскин аэролог Татьяна Петрова. Думала – на одну-две зимовки, но влюбилась в Арктику круче, чем в мужа.
В те же годы в столице полярной гидрометслужбы – Диксоне - надела свадебную фату аэролог Нина Иванова, а «медовый» месяц, растянувшийся на несколько лет, отработала на Новой Земле вместе со своей «полярной половинкой».
В конце восьмидесятых приказ начальства направил их, профессиональных полярниц, в Хатангу, где расположен один из десяти аэрологических комплексов Северного управления Росгидромета.
По-разному сложились их женские судьбы. Но ежедневно (что в суровые морозы, что противным комариным летом) точно в ноль-ноль по Гринвичу взлетают над Хатангой шары-пилоты, которые запускают и «ведут» по локатору аэрологи Нина Иванова и Татьяна Петрова. Ежедневно уходит в эфир информация о погоде над Таймыром с их позывным.
Ежедневно и точно в срок! Без женских жалоб на трехкилометровую дорогу к локатору, которую ежедневно проходят пешком. Без бюллетеней, а хвори, конечно же, есть. Без выходных дней, поскольку при нынешнем состоянии нашей разбитой и разрушенной службы погоды высококлассные аэрологи – «товар» штучный. Потому что они – генофонд Полярной гидрометслужбы нашей страны. Потому что они одной группы крови с Татьяной Прончищевой, Ерминией Жданко, Жюльеттой Жан-Сессин, именами которых на карте Арктики названы бухты, мысы, острова, ледники…
Воды, льды и снега огромной белой страны Арктос приняли в себя Татьяну, Ерминию и Жюльетту, и они стали частицами этой прекрасной страны, а души первых леди Арктики вознеслись к Полярной звезде.
Не оттого ли метельные заструги нашего любимого Таймыра так похожи на причудливые локоны русской дворянки Татьяны Прончищевой и плавные изгибы плеч француженки Жюльетты Жан-Сессин?
Не оттого ли весенние снежницы на дрейфующих льдах Северного Ледовитого океана своей голубизной напоминают нам глаза русской аристократки Ерминии Жданко? Не оттого ли, когда взлетают в небо Арктики «шарики» почетных работников гидрометслужбы России Нины Ивановой и Татьяны Петровой, нам вспоминаются слова великого Нансена: «Полярная ночь, ты похожа на женщину».
Недавно старший аэролог полярной станции «Хатанга» Нина Иванова впервые показала 14-летнему сыну Георгию, как «врубать» аэрологический вычислительный комплекс. Пожелаем же им, полярницам и полярникам XXI века:
…Чтобы не было
в доме метели,
Чтобы не было в жизни грозы,
Чтобы «шарики» наши летели
выше даже Полярной звезды!
Продолжение следует...
Сергей ИГНАТЬЕВ, Сергей ТРОИЦКИЙ,
действительные члены
Русского географического общества.
п. Хатанга, газета "Таймыр"
| |
|
